биография

творчество

координаты

фотоальбом

интервью

Интервью на радио России № 2.

Представляю Вам нашего гостя – Георгий Михайлович Садчиков, депутат Государственной Думы фракции «Яблоко», член комитета по экологии. Однажды я брал интервью у Георгия Михайловича, именно по экологическим вопросам и тогда же узнал, что в Германии вышел сборник его стихов, причем на русском и немецком языках одновременно, пройти мимо такого факта я, конечно же, не мог.

 - Сборник Ваших стихов вышел в Германии, одновременно на русском и немецком языках. Как это произошло? Почему сборника нет в России?

- К сожалению, раньше его нельзя было публиковать по вполне понятной причине. Это стихи вне коммунистического содержания, это просто человеческие стихи. Причем, когда я говорю слово «человеческие» я подразумеваю самое главное: это попытка разобраться внутри себя, кто ты, что ты, как ты отвечаешь перед  людьми. Много, много нравственных вопросов, которые ты облекаешь, для тебя, в общем-то, в принципе непонятную художественную форму. Как ты творишь, ты этого не знаешь. Потому что творение самого себя невозможно без поиска того, кто ты, твоя ответственность перед людьми, Богом, мамой, ручьем в лесу и хлебом в поле. Этот метод внутренний, это погружение внутрь самого себя, и проекция мира не с точки зрения того, как он выглядит, а с точки зрения, как он взаимодействует с тобой. У Антуана  де Сент Экзюпери есть самое точное определение в этом смысле, ничего не надо придумывать: «Все настоящее видится сердцем», не глазами, не руками, а сердцем. А когда мы говорим слово «сердце», мы включаем обязательно нравственные категории. Категория ответственности, категория художественности, как таковой. И однажды, где-то примерно в 70-м году, может быть чуть пораньше с моим старейшим другом, сейчас это доктор философских наук, профессор Карен Момджян, мы пошли в журнал «Юность». Я взял самые лучшие свои стихи, и человек, который прочитал их стихи, сказал мне – «Вы знаете, в Ваших стихах нет ничего такого, о чем бы вообще можно было поговорить», то есть у меня не было рабочих с мастерками, которые смотрят в коммунистическое будущее и так далее и так далее. Тогда я дал ему стихотворение, где была по тем временам абсолютно крамольная, в общем-то, страшная мысль, что, сколько же человеку, который лежит в Мавзолее, нужно было совершить преступлений, чтоб обманутые люди к нему все еще по-прежнему шли. Этот человек, который прочитал стихотворение, в ужасе меня спросил, –  «Вы что, посадить меня хотите?!». Но началась перестройка, я оказался в Германии, где у меня старейший мой друг, с которым я занимался самиздатом – это Эккарт Шуберт, и он сказал мне, - «Давай я попытаюсь опубликовать их в Германии». Мне было в принципе все равно.  Я дал двадцать стихотворений, и издатель Бернд Шольц, город Марбург, который очень хорошо разбирается в русской поэзии, он защищался по русской поэзии, сразу их оценил, и книга вышла на двух языках, если мне память не изменяет в 92 году. Сейчас этот издатель готовит вторую книгу, перевод полностью уже совершенно готов, но у него просто финансовые затруднения, но я надеюсь, что она в самое ближайшее время, вот, что называется, может быть, даже уже сегодня она вышла, я к нему, к сожалению, не могу пробиться.

- Георгий Михайлович, вот из этого сборника, прочитайте какое-нибудь стихотворение.

- С удовольствием. Знаете, есть стихи созерцательны, они как бы вне человека, в данном случае это стихотворение, я не случайно его люблю, и с удовольствием его прочитаю первым, потому что это стихотворение, которое я считаю как бы столбовым. Оно очень много говорит обо мне самом, и называется «Кредо».

О чём шептали мне тревоги, 
когда я вывел скакуна? 
И тёмный лик ночной дороги, 
и плащ из грубого сукна?

Что мне вернуться ... С полуслова 
меня простят и стар, и млад, 
что будет ждать меня, живого,
и роскошь пышная наград,

и верный посох точных правил, 
и долгий век, спокойный век... 
Но я коня вперёд направил, 
ему вверяя жадный бег.

Я могу прочитать еще одно, это стихотворение, которое я считаю очень, очень лирическим, и оно все-таки о том, что мир пропадает, как только мы перестаем понимать друг друга. Вся ценность человеческого бытия здесь на земле в том, что мы любим друг друга, понимаем друг друга, поддерживаем друг друга, и если этого нет, то наша жизнь тогда абсолютно механическая, мы просто живем, мы просто размножаемся,  мы просто ездим в автомобилях, мы просто получаем зарплату. Нет вот этой нравственной категории, человек тогда пропадает, я не знаю, кем он тогда становится, я просто не знаю и не хочу даже задавать себе этого вопроса, но как человек, отмеренный Богом, он пропадает. Поэтому не случайно, что в русском языке это единственный язык, где глагол «любить», «беречь» и «жалеть» расценивают, как единый глагол.

СИРЕНЬ. БОКАЛ. И старенький рояль. 
Луна на клавишах. Теплеет вечер. 
Открыты царственные плечи 
и тонкой музыки вуаль.

Чуть ближе станет дальний бор, 
а свет свечи - он станет дальним. 
В кольце когда-то обручальном 
немота, шёпот, приговор.

Присядем молча. Ласковый апрель 
так очарован тёмной лебедою, 
что даже женщина с её бедою 
промолвит просто: ты поверь.

Опущено кольцо в бокал. 
Кусочки льда блистают, как соната. 
И та, что долго виновата, 
уходит в темень и провал.

И музыка, коснувшись нот, 
коснувшись сердца и покоя, 
исчезла вдруг. Нас было трое 
среди исчезнувших высот.

- Напомню, гость нашей программы Георгий Михайлович Садчиков, депутат Государственной Думы.

Прежде чем прочитать стихотворение, Вы предваряете чтение рассказом об этом стихотворении, словно бы у Вас какое-то есть опасение, что Вас недопоймут, если Вы прочитаете стихотворение просто без комментариев.

- Вы знаете, в известной степени Вы правы, но в известной степени, как всякий человек, который  создает, скажем, какое-то  произведение искусства, неважно дом ли это, картина ли это, либо это облако, неважно, тебе по-человечески хочется, чтобы тебя правильно поняли, тебе хочется, чтобы с тобой правильно это сопережили. Это просто понятно. Когда человеку что-то понятно, это одна степень нашей близости, одна степень нашего взаимопонимания, есть высшая степень взаимоощущения, и вот это, это дается не всегда, и, по крайней мере, к сожалению, далеко не всем людям.  А с другой стороны,  это как бы проверка опять самого себя,  когда я говорю прозаическое о стихотворном своем произведении, я снова переживаю, что-то такое, знаете, как у сапера, вот он правильно прошел, скажем, какой-то путь, а все равно оборачивается с тем, чтобы засвидетельствовать самому себе, что он жив. Это очень интересное наблюдение, я его вообще первый раз таким образом применяю. Скажем, на том берегу тебя провожает жена, ребенок и скажем там мама, и тебе нужно убедиться, что ты действительно этот участок прошел и помахать им рукой. Я понимаю, что это тоже очень сложное объяснение, но я даю его так, как оно сейчас у меня сложилось, совершенно, что называется, не придумано.

- Георгий Михайлович, уже, по-моему, есть какое-то общее место, что политика и служение поэзии две вещи не совместные, но, тем не менее, Вы действующий политик, депутат ГосДумы, поэт Георгий Михайлович Садчиков.

- Вы, знаете, Вы, наверно, тысячекратно, может быть миллионнократно правы, поэзия и политика вещи между собой не совместимые, одно непременно разрушает другое. Поэзия наблюдательная и политика, как таковая совместимы, потому что человек, который просто созерцает  мир, он в этом мире не участвует сердцем, он просто головой, своими знаниями, он просто определяет, что нужно, куда-то там послать  войска, что сделать с бюджетом, и так далее. Сердце его не работает совсем, но если ты в поэзии работаешь сердцем, то все остальное больше не помещается. Не случайно за три с половиной года моей деятельности, я не написал и десяти стихотворений, не написал к горечи моей, к сожалению и  может даже к беде. Что могу я, как политик, я делаю, вот все, что могу, а стихи уже пишутся, они пишутся во сне, то есть, они просто прорываются, скажем, в данном случае с доброй необходимостью, они пишутся в самолетах, они пишутся в поездах. И то, что в мире за пятитысячелетнюю историю не набирается десять поэтов и политиков одновременно, это показатель того, что они абсолютно не совместимы. Я просто надеюсь, что когда перестану быть политиком, если мне Господь даст эту возможность, я буду писать все-таки стихи. Однажды, я шел через сельское кладбище, и  увидел, что два креста, на двух разных могилах, наклонились и сомкнулись. Я подошел и выяснил, что это просто Иванова, Иванов, это бабушка и дедушка, то есть люди уже старого возраста, жизнь их разделяла и только смерь их соединила по-настоящему.

Снег белел, как нетленная память. 
Снег лежал на разломах души. 
Был февраль. Мне сказали: занят 
тот, кого я искал в глуши.

Не за кладбищем, не над небом 
место есть на краю добра. 
Он живёт, и колосья хлеба 
воскового касаются лба.

Если б знал Он, как мы любили, 
если б видел: Его мы ждём - 
два креста на одной могиле, 
запоздалые в счастье своём.

Падал снег, как комок потери, 
как последняя доля моя. 
Это мы, это мы отлетели 
нераздельно
                        в Его края.

Не случайно, что много из того, что я делаю, отмеряется главной мерой, это ответственность перед Богом или людьми, а потом уже, так называемая фракция,  партия, я уже не знаю, как это называется, вот это высшая мера ответственности. Бог распорядился, таким образом, и, наверно, простая моя человеческая ответственность заключается в том, чтобы об этом как бы не рассуждать, вот так создан мир, вот он меня создал таким образом.

Стихотворение посвящено жене моего товарища Эккарта Шуберта,  ее зовут Сюзанна.

Я КРИКНУ КЛИЧ - и стая кораблей 
поднимет флаг с предначертаньем слова. 
Уйдут от берега родного 
семь гордых белых кораблей.

Семь гордых белых кораблей, 
все без единого матроса. 
Их путь венчают альбатросы, 
похожие на дух людей.

Похожие на дух людей, 
на мятежи в кромешной ночи, 
на одиночество, где сочны 
тоска и ржавчина цепей.

Тоска и ржавчина цепей ... 
Но только с рейда - в море, снова 
уйдут с предначертаньем слова 
семь гордых белых кораблей.

- Свои стихи читал депутата Государственной Думы Георгий Михайлович Садчиков фракция «Яблоко», а наш званный вечер продолжится после того, как вы прослушайте выпуск последних известий.